Киевские неоклассики: как в Барышевке творили проевропейскую культуру

Как раз 100 лет назад во взбудораженном революционными событиями Киеве началось формирование литературного объединения неоклассиков, знаменитого «пятерки грозди».

Они хотели творить высокую, элитарную отечественную культуру и переводить мировую классику. Ведь с утверждением государства художественное слово уже не должно быть мало не единичным ґарантом сохранения национальной тожсамості.

Их важным лозунгом стало западничестве, ориентация на Европу, на отстоянную в веках классическое наследие.

Привить европейские ценности, подхватить оборванную только при конце XVIII века нить культурной переємності помешала власть, которая требовала взамен неуклонного сближения с Россией.

Казалось бы, художникам речь шла о свое художественное ремесло, о вещи, далекие от политики.

Киевские неоклассики

Киевский неоклассицизм — это прежде всего творческая дружба. Авторитетным мэтром группы стал Николай Зеров — поэт, литературный критик, профессор киевского университета, который выдавал 1918 года в Киеве журнал «Книжник». В редакции издания и начали собираться будущие неоклассики.

К этой группе принадлежали также Максим Рыльский, Павло Филипович, Освальд Бургардт (он же Юрий Клен) и Михаил Драй-Хмара.

«П’ятірним гроздью» их обозначили в известном сонете Драй-Хмары «Лебеди», в котором угадывались пятеро друзей-поэтов.

От начала они произвели амбициозную программу переводов мировой классики на украинском. Ведь царский Эмский указ 1876 года специально подчеркнул как раз запрет переводов.

Украинская литература имела право существовать лишь в узких провинциальных «шароварно-гопачних» рамках. Когда, скажем, Михаил Старицкий перевел шекспировского «Гамлета», чорносотенська пресса последовательно его травила и высмеивала.

Пореволюційному ценностном хаоса неоклассики пытались противопоставить культуроведческую установку.

Появились первые издательские инициативы, первые книги, которые впоследствии стали знаменитыми. Однако уже в 1919-го Киев становится чуть ли не городом-призраком, взятым в тиски искусственно организованного голода. Вокруг стояли чекистские «заградотряди», не позволяя крестьянам подвозить продовольствие.

Барышевская школа

И в истории «пятерки грозди» наступает новый этап, связанный с провинциальной Барышевкой. Она вошла в историю нашей культуры как Болотная Лукроза, спасительное прибежище поэтов, приехавших сюда учительствовать, соблазненные не денежной, а «натуральной» зарплате.

Неоклассики преподнесли уровень барышевской школы на невероятную высь. Николай Зеров читал историю, Юрий Клен — иностранные языки. Наезжали сюда и их друзья-поэты.

Это как раз в Барышевке утвердилась традиция «гутенберження». В ситуации тотального дефицита бумаги, упадка издательств авторы красивым, выработанным еще в классических гимназиях почерком переписывали стихи в собственноручно изготовленные тетради — и дарили рукописные шедевры друг другу.

«Барыш» — прибыль — по-латыни lucrum, поэтому Зеров написал про «Болотную Лукрозу», где они чувствовали себя как эллинские «пришлые резчики» среди «шкурно общины».

Барышевка спасала от голода физического, но интеллектуального. Как-то гонимый читательской жаждой Николай Зеров таки выбрался пешком в Киев — по книги.

Обут был в крепкие ботинки, подаренные благодарными родителями его учеников в счет той же натуральной заработной платы.

Задрімавши где-то в неблизькій дороге, профессор проснулся босым: ловкие грабители сумели снять ботинки, не разбудив.

Возврат и борьба

Вернувшись в 1923 году в Киев, держались в стороне от политической злобы дня. Читали лекции (для публичных выступлений временем сами должны клеить в городе афиши), учили пролетарскую молодежь, заполнившая тогда университетские аудитории.

Стихи писали пейзажные, виповідали интимные переживания, опасаясь идеологического давления. Казалось, после ужасов так называемого военного коммунизма жизнь немного налаживалась.

Максим Рыльский был талантливым среди неоклассиков, блестяще переводил Адама Мицкевича, Зеров — Вергилия и Овидия.

Позволяли себе разве что легкую чисто культурнический критику своих «подлых и скупых» времен. Скажем, из уст в уста цитировались упреки Максима Рыльского его заниділим в провинциальном существовании непривередливым современникам:

Ты выпил самогона из кварты

И возле кадки в грязи спишь,

А там где — голуби, мансарды,

Поэты, солнце и Париж!

Неоклассики успели сделать очень много. Они задали новые стандарты литературного мастерства на фоне тотальной деградации протежировнной государством пресловутой пролетарской культуры. Модернизировали поэтический язык. Обозначили європеїстську традицию в украинском писательстве.

Наконец, утвердили культуртрегерство, тихий культурное сопротивление как едва ли не единственно возможный способ постепенно менять окружающую среду, в том числе и художественный ландшафт, не входя в конфликт с неприемлемым политическим режимом.

Однако никто не мог тогда избежать ловушки злополучного социалистического реализма и обязанности служить своим пером победоносному пролетариату. Уже с середины двадцатых неоклассиков начинают неустанно травить.

Их поэтические вечера называют собранием преступной организации, их публикации — пропагандой враждебных ценностей. Как грустно обобщил еще один поэт пятерки грозди — Павел Филипович:

Вон муза аж вздрогнула, как услышала,

Что те переводы из Гомера и Катулла

Возродят капиталистический мир.

Воспевать красоту греческих статуй и античных храмов, прелесть пейзажей без тракторов и комбайнов «рабоче-крестьянская» власть позволить не хотела.

А художники не хотели профанізувати свое творчество, опускаться до уровня, писал Максим Рыльский, «мальчиков, только дважды два // в них может здержати бессильна голова».

Наказание и смерть

В годы террора этих высоколобых интеллектуалов обвинили, как водилось, в подготовке покушений на вождей.

Чем же, как не тайными собраниями вооруженных заговорщиков, были чаепития в Зерова (друзья называли его «непьющей знаменитостью», а тот зеровський мастерски приготовленный чай увековечили в шуточном «неоклассическом марше»)!

Или университетские семинары и лекции, куда сбегались послушать любимого профессора и поэта даже студенты с других факультетов? По крайней мере, так интерпретировали ситуацию следователи.

Максим Рыльский отделался тюремным сроком в Лукьяновской тюрьме. Освальд Бургардт (Юрий Клен) успел эмигрировать как этнический немец.

Еще трое их друзей погибли на Соловках. Высокие достижения двадцатых, казалось, канули в лету. Но только казалось.

Запрещена (позже полузапрещенная) творчество неоклассического грозди на протяжении всех советских десятилетий оставалась символом элитарной, современной украинской культуры.

Культуры, что особенно важно, ориентированной на Запад, укорененной в общее европейское наследие. На ней росли поколения младших поэтов.

Забылись несметные бодрые сюжеты с тракторами, комбайнами и вождями. А небо Европы, под которым киевские неоклассики мечтали видеть Украину, манит нас и сейчас.

Любите литературу и хочете читать интересные материалы про книжки? Подписывайтесь на Facebook-страницу Книги года BBC