125 лет со дня рождения Николая Кулиша — повод вспомнить острые политические сюжеты из истории борьбы украинской и русской культур в послереволюционные двадцатые, его блестящие пьесы и эпизоды развития новаторского отечественного театра.
Николай Кулиш принадлежал к поколению, которое входило в литературу с опытом мировой войны и национальной революции.
В родной Чаплинке одаренному мальчику из очень бедной семьи дали шанс на успех неравнодушные земляки. Интеллигенция городка собрала деньги, чтобы он смог поступить в гимназию.
В столичном Харькове появился в 1925 году. Борьба за культурный суверенитет как раз достигала наивысшего градуса, а национальная революция уже виделась в определенной временной перспективе. Как и все более угрожающие последствия ее поражения.
Трагикомедия «Народный Малахий» стала невероятно проницательным предвидением тоталитарных политических сценариев всего ХХ века.
Местечковый почтальон с «пророческим» именем Малахий поверил, что Бог умер, и сам попытался навести порядок в заброшенном творцом миру. Желающих исправлять описки Господа не хватало, увы, никогда.
Герой Кулиша считал людей несовершенными — и написал проект немедленной насильственной реформы человеческой природы. Все закончилось безумием реформатора и смертью его близких.
Дальше была «Патетическая соната». Здесь уже усправедливлювати зашкарублий во зле мир взялась бы более достойна высокой миссии героиня, пресс-секретарь национальной идеи с оружием в руках.
Но и она терпит поражение. Кулиш чутко уловил один из самых острых неразрешимых на тогда противоречий революции 1917 года. Марина, глава повстанческого движения с «Патетичної сонаты», как и ее соратники по оружию, не смогли уравновесить национальные, государственные и социальные идеи.
И когда она упрекает своему товарищу, что тот воевал за большевистский «Китай-город», пока она тщетно ждала у Святой Софии, — трудно отрицать справедливость этих жалоб.
Но и сама Марина не имеет что ответить на обвинения в безразличии к страданиям униженных нищих обитателей мокрого подвала. Из этого противоборства герои Николая Кулиша так и не нашли выхода.
В его драмах всегда множество подтекстов, отсылок и напівприхованих намеков.
Ответ Булгакову
Писателя недаром тогда обвиняли в «украинском буржуазном национализме». Он использовал все приступные возможности, чтобы дать отпор российской пропаганде. Среди прочих привлекает внимание хорошо разработанный антибулгаківський сюжет.
1926 года в московском Мхате поставили «Дни Турбиных» (по роману «Белая гвардия»), пьесу посмотрел Сталин и не скрывал своего восхищения.
О антиукраинскую направленность произведения, о оскорбительные национальные акценты говорилось на встрече украинских и российских писателей в Москве 1929 года. (Впоследствии этот факт Кулишу напомнил следователь, приобщив к пунктам обвинений.) А в «Патетической сонате» появилось немало острых замечание в адрес Михаила Булгакова.
Скажем, среди толпы обезумевших русских «дам», которые требуют без суда расстрелять пленных, выделяется некая Варвара Михайловна. Так звали мать Булгакова.
А уже тетя Мотя из Курска, которая приехала направить на путь истины Мину Мазайло (в одноименной пьесе) и его семью, прямо отсылает своих слушателей к авторитету «роскошной», по ее мнению, пьесы «Дни Турбиных», в котором все эти «ваши украинцы» гадкие, противные и по-звериному жестокие.
Наконец, иные их у Булгакова никогда и не встретим. «Белая гвардия» сегодня читается как пасквиль на украинскую революцию. Киев тех лет видится в кривом идеологическом зеркале.
К тех, кто стремится отстоять свою землю, утвердить собственное государство, нет даже минимального не то, что сочувствие, а хотя бы простого интереса, желания (писателю позарез необходимого!) всмотреться глубже и по крайней мере отчасти понять.
Тетя Мотя уверяет, что вся эта глупость с украинизацией скоро пройдет, а останется — единая — неделимая». Гостя из России озвучивает здесь убеждение большинства своих земляков, в том числе и власть имущих.
В прозе Булгакова противостояние русских и украинцев — это столкновение, соответственно, высокой культуры — и никчемного варварства, безчільних дикарей, которые руководствуются низкими и грязными инстинктами.
Эту нечисть надо стереть с лица земли любыми средствами. Благородные белогвардейцы ни перед чем не останавливаются. Прожив много лет в Киеве, писатель не захотел здесь увидеть ничего, кроме насаженных Москвой имперских постулатов.
Николай Кулиш распознал опасность булгаковской интерпретации — и взялся ее демистифицировать. К сожалению, мифология романа «Белая гвардия» и Киев в качестве российского «Города» стала впоследствии мощной составляющей российской пропаганды.
Деконструкция мифа в нынешней ситуации полностью неуникна. Даже и частичное принятие булгаковских оценок нашей истории несовместимо с утверждением украинской национальной идентичности.
Борьба до конца
Кулишу зрелые пьесы ставит театр «Березиль», в них заняты ведущие актеры. Невероятной силы спектакля смотрят первые лица республики — и сразу же запрещают как «идейно вредные».
Когда герой абсурдистской „Маклены Грасы» говорил, что мир знавіснів и кружит в смертоносной карусели, то это и была самая точная фиксация катастрофического мироощущения начале тридцатых.
Николай Кулиш, впрочем, принадлежал к тем, кто предпочел бороться до конца. Он стал вторым президентом харьковской писательской организации „Ваплите», когда ее члены уже чувствовали себя обреченными.
Ходил в высокие партийные кабинеты, согласовывал, убеждал, улаживал разрешения на публикации и представления. Еще один журнал, еще одна постановка, еще немного времени устоять на позиции, когда наступает несравнимо лучше вооруженный враг.
После смерти Николая Хвылевого Антонина Кулиш втайне перепрятала мужчин пистолет. Тот заверил жену, что самоубийцей не станет ни при каких обстоятельствах.
Великому реформатору украинского театра (так же, как и Лесю Курбасу) судился Сандармох, страшная расстрельная вакханалия осени 1937 года.
