Мой путь одинокого материнства начался в марте 2012 года — с того момента, когда я поняла, что беременна.

Даже со стабильной работой и поддержкой мамы страхов на тот момент у меня было достаточно.

В 2012-2013 годах вокруг меня было много людей, которые поддерживали меня по-разному — сохраняя зарплату, давая возможность работать дома, кто-то помогал советом, присутствием и личным примером.

В тот момент мне казалось, что так будет всегда. На это моя мудрая мама говорила, что времена меняются. Вряд ли она тогда имела в виду такие глобальные изменения, которые произошли в 2014 году.

Быть мамой-одиночкой гораздо комфортнее в зоне мира, чем войны — это было одним из открытий того лета.

Подавляющая часть моих друзей уехала. Все вокруг были заняты своими жизнями и решением проблем, которые касались только их самих. Работодатели уволили меня задним числом без сохранения зарплаты.

В один из дней того лета мой сын заболел — расстройство желудка, высокая температура.

Я стояла в очереди за гуманитаркой — крупы, тушенка, сахар. Очередь была часов на пять, и я подошла к тем, кто выдавал, попросить, чтобы мне дали без очереди — у меня, мол, больной ребенок.

Девушка, которая выдавала гуманитарку, спросила у меня, что с ней, я ответила.

Нехотя мне отдали мой пакет, посоветовав дать ребенку отвар ромашки: «Хочет выжить, выпьет».

Потом я пошла в детскую больницу и попросила дать мне с собой что-нибудь от температуры, и уже дома я заметила, что мне дали просроченные свечи.

То лето и следующие полгода были игрой на выживание. Социальной помощи, пенсий и зарплат не платили девять месяцев. И каждый выживал как мог — за счет родственников, спекуляции, работы на «армию», если повезло попасть в эти структуры.

Деньги были только у «военных» и тех, кто возил сюда продукты, спекулируя на этом.

Остальные выживали и спасались по мере своих фантазий и сил. Моя знакомая, чей дом оказался летом 2014 года на линии огня, в перерыве между обстрелами ходила к солдат по обе стороны конфликта просить продуктов или денег — хоть что-нибудь, чтобы выжить. Ее пожилой мужчина собирал по терриконам угля — за мешок угля тогда давали 50 гривен.

Чтобы собрать его, у человека без привычки шел целый день.

И таких историй было множество.

Однажды соседка принесла нам несколько пачек детского питания — «казаки» дали ей, чтобы она раздала по улице, у кого есть дети.

Я принесла сразу ей духи и крем, то, что смогла собрать, чтобы ее поблагодарить. А потом я увидела, что этим питанием он кормит свою собаку.

То лето состояло из таких вот фотонарізок, как коллаж. Моя мама, слыша выстрелы, бежала бегом к нам и накрывала собой внука — интуитивно, в любое время суток. Видимо, любовь имеет и такие вот грани.

Не имея никакого дохода, я пошла в местную «армию». Меня охотно взяли — возраст, опыт и образование у меня были подходящими.

Это была канцелярская работа, на которой я смогла продержаться только полгода.

Эти полгода были для меня решающими, как тест, через что я могу пройти в жизни и что выдержать.

Сейчас, имея за плечами опыт в пять с половиной лет, я могу сказать, что не жалею ни о чем.

Жаль только, что невозможно подстраховаться на случай многих жизненных обстоятельств и иметь непробиваемый панцирь безразличия к тому, что происходит вокруг.

А если обратиться к цифрам, мать-одиночка в «республике» получает помощь на ребенка одну тысячу рублей (около 500 гривен — Ред.) ежемесячно до совершеннолетия.

(Официально в Украине помощь матерям-одиночкам составляет от 1 500 до 1 800 гривен в зависимости от возраста ребенка — Ред.)

И многие сознательно не записывает существующих родителей, чтобы разжиться этой тысячей за счет фразы в метрике «отец записан со слов матери».

И еще много кто ждет этих денег, не имея другого дохода, так и не отрастив той брони и зубов, которые дают возможность выжить.

Хотите получать главные статьи в мессенджер? Подписывайтесь на наш Telegram.